Колыбельная для сына
Кто там ходит тихой сапой
И глядит исподтишка
Между мамою и папой
На меня, на малышка?
Кто в сторонку норовит
Отвести родителей
И тихонько говорит
Будто без свидетелей?
И таинственно кивает
Прямо в сторону мою –
В чём меня подозревает?
Я всё вижу, я не сплю!
И как будто незаметно,
Незаметно, но не мне,
Чуть ступает по паркету
И рисует на стене!
Это что он там рисует?!
Слон, а рядом тоже слон.
Первый ест, второй гарцует,
Третий низкий бьёт поклон.
А четвёртый в маске мыши
Рушит пятого покой,
А шестой с натуры пишет,
А натура – слон седьмой.
Это где же так бывает?
Разве только что во сне,
Где слоном слон погоняет
Сидя на другом слоне.
Просто нет числов и слов
Чтоб найти слонов предел!
Но смотрите из слонов
Выпадает буква «л»!
Кем же будет слон без «л»?
Он уже не будет слон.
Разобраться б я сумел
Если б не клонило в сон!
Мама, ты не видишь разве
Буква «л» слонов бежит!
Это что за безобразье?
Мама видит – мама спит.
Это «этот» – тихой сапой,
Всё устроив, был таков.
Пусть ответит перед папой
За охоту на слонов!
Папа с «этим» разберётся,
Папа букву «л» найдёт.
А покуда не найдётся
Папа точно не уснёт.
И мне снится джунглей солнце
И земля меж полюсов,
И сквозь сон ко мне несётся
Величавый трубный зов.
Памятник
Мне на обветшалом постаменте
Не стоять в обвисшем сюртуке.
В орденах, иль в пулемётной ленте,
Иль с гитарой бронзовой в руке.
Вам не плакать, глядя в образ слитый,
Не водить детей, не класть цветы.
Я не буду скульптором убитый
Массою гранитной наготы.
Не встречаться парам подо мною,
Не курить, кивая, сигарет.
Я сотру до дыр своей рукою
Снятый с фотографии портрет.
Не смотреть мне в даль, сжимая лиру,
В чертеже протёртом догола.
Не висеть над головами мира,
Транспарантом не ходить по головам.
Низвергаю я с чумного пира
Сам себя – пусть колокол звонит…
Я не сотворю другим кумира,
Этим я и буду знаменит.
Слово
Скрипя зубами, раскрошили Слово,
Молчание тянули за язык…
Хотелось меж кричащего-немого
Постичь свободы голоса азы.
А пустословие ответа не боится,
Смотря на мир сквозь скупость парафраз.
Оно от крика лишь жиреет и роится,
С лица стирая отпечатки глаз.
Как велико и как велико Слово-семя,
Когда над ним кружится вороньё,
Когда вокруг кликуши-фарисеи
Хрипят, на горло наступив своё.
Глядят они уверено и мерно
Грядущему излюбленному в рот.
И спорят, ждут, кого же в жертву первым
Оно, уже сегодня, принесёт.
Считают дни и разгребают место сечи,
Вот-вот займется визг, начнёт искрить.
Пророки молчаливые дар речи
Теряют, не успевши окрестить.
Но Слово тянется в былину из былинки –
Всё меж проталин истеричных ртов,
И чей-то голос тихий, под сурдинку,
Летит куда-то вдаль, поверх голов.
А был он то ли конюхом
А был он то ли конюхом,
А то ли пастухом –
За случаем история
Забыла что почем.
Коль случаем не слышали
Я расскажу и вам.
Чуть-чуть низины выше
Пологий холм стоял.
И высился бревенчатый,
Венчая косогор,
Двор славой не отмеченный
Ничей бесхозный двор.
И на дворе спокон веков
Поверх травы двора
Лежала выше крыши
Дров не рубленных гора.
А где-то низом поодаль,
Гуляя от печи,
Шёл по земле из дали в даль
Без ведомых причин.
Тот, кто был то ли конюхом,
А то ли пастухом,
Пройдя низины морок он,
Решил зайти на холм.
И положив просторы
К подножью поутру,
По косогору в гору
Пришёл он ко двору.
И он не стал из лишних слов
Пускаться в разговор,
Когда увидел гору дров
А на дровах топор.
Задел он небо обухом
И закачался холм.
А был он то ли конюхом,
А то ли пастухом.
Он тихо улыбался
И на траве двора
Сгибался, разгибался,
Когда рубил дрова.
Рубил дрова до ночи он,
Потом рубил в ночи
Без лишнего, без прочего,
Без ведомых причин.
Сложив дрова почти что все
Поленницею вкруг,
На первую росу присел
Перевести он дух.
Заря, забрезжила заря,
И тени отошли,
Когда хозяева двора
Незваные вошли.
Топор поставив на дрова,
С травы поднялся он.
И в этот миг на центр двора
Взошёл центурион.
И взяли его под руки,
И молча до ворот
Его тащили волоком.
Восход, сиял восход!
И холм покрылся публикой
Из жителей окрест.
Из бревен недорубленных
Сложили наспех крест.
Туман с низины пятился
И лез на косогор,
И в том тумане спрятался
Ничей бесхозный двор.
Дрова не дорубили
И не сожгли в печи –
А славные бы были
На Пасху куличи!
Взметнулся в небо всполохом
И камнем лёг на холм.
А был он то ли конюхом,
А то ли пастухом.
Спаси меня
Спаси меня под одеялом
От острых бликов фонарей,
Чтобы ночь мой контур потеряла,
Мой взгляд в бессоннице моей.
Чтоб у чужих и посторонних
Обид я больше не просил.
От рваных облаков холодных
Спрячь под покровом и спаси.
От всех галактик под ногами,
От потолков и крыш закрой,
От пустоты, что с ног сбивает
Бегущей сквозь меня строкой.
Пусти осипшего из стужи,
Под куполом сведи мосты –
Пусть время рушится снаружи
И остановится внутри.
Спаси меня под одеялом,
И мы останемся вдвоём.
Ручным ручьём я стану талым
В горячем выдохе твоём.
От всех и круговерти спрятав,
Всех округли до одного,
Чтоб не осталось ни греха там,
Возьми всего, возьми всего.
Всё нужное стащив оттуда,
Ничто взамен не предложив,
Смеясь и обжигаясь чудом,
Мы просто будем просто жить.
В наш мир иной под пёстрым сводом
Никто не постучит извне.
Я буду голым и свободным
В одноутробной тишине.
Под шерстяной укромный полог
Спрячь с головою и душой,
И мы найдём с тобою повод
Остаться здесь ещё, ещё.
Спаси меня под одеялом,
Укрой, как крестик, на груди.
И будет мало, и будет мало,
И ты шепнёшь «не уходи».
Лишь день появится в прихожей,
С галош сбивая стылый лёд –
По снежной улице прохожий,
Тобой спасённый, вдаль уйдёт.
Ты будешь спать под белый вихрь
Так безмятежно хороша.
А рядом будет тихо-тихо
Лежать душа, моя душа.
