Судьба пощадила нашу улицу Глебова. Она самая маленькая в городе - всего десяток домов. Но каждый из них дожил до глубокой старости. А один стоит до сих пор с самого начала бурного ХХ века или даже с конца Х1Х. Это дом моего детства. Улица Глебова, дом 8, квартира 2…

     Но и к нему пришла «смерть», его будут сносить. Через разбитые стёкла в некогда самые уютные и тёплые комнаты мира сейчас врывается ветер и гуляет полновластным хозяином там, где рождались и умирали мои предки. Звонок-вертушку на входной двери уже никто не будет беспокоить, потому что замки все сбиты, а сама дверь тоскливо поскрипывает на одной петле. Кому-то понадобились деревянные, скрипучие полы нашей квартиры. Во дворе под корень спилены старый орех и липа, которую посадила бабушка, и шелковица, мясистые, нежно шёлковые плоды которой всегда падали к нам на балкон. Нет больше груши-лимонки. К ней приходилось лазить через забор и быстро набирать только что упавшие плоды, только бы не заметила хозяйка тётя Шура. Будет крик!

     Дворник дядя Вася являлся центральной фигурой и обладал зычным голосом. Мы, дети, его боялись. Дядя Вася работал с полным достоинством своей миссии. Тут, я думаю, нет разницы - будь ты дипломат или дворник, главное, осознавать значимость дела, которому служишь.

     Дом, в котором жила я, был  двухэтажный, без всяких удобств, с печным отоплением. Семь квартир, одна из них трёхкомнатная. Её занимала хозяйка дома тётя Шура. В официальных кругах «домовладелица Куракова». Каждый месяц мы относили ей червончик - квартплату. У Шурки (это уже в наших, неофициальных кругах) не было детей, жилиони с беспамятной старухой-матерью.

    - Зачем людям столько денег? - недоумевала моя бабушка, созерцая рваную Шуркину кацавейку и шитую-перешитую юбку.- Куда копят?

     Наш дом и новые по тем временам пятиэтажки серого кирпича образовали наш собственный мир, в котором мы долго и безвылазно обитали. Дядя Вася являл в нём образ честного добросовестного труженика-пролетария. Тётя Шура - осколок и пережиток прошлого, накопитель и скряга. Она пережила всех жильцов своего поколения. Когда перевозили на новое место жительства Шуркины вещи, часть мебели, «глотнув» свежего воздуха, тут же и рассыпалась на глазах у изумлённой публики.

     Двор - царство стариков и детей. Среднее звено его не замечает, ибо целыми днями работает где-то в большом мире. Оба крайних толкутся в нём с утра и до позднего вечера. Дети носятся из конца в конец и кругами, и по диагонали - «гоняют», как говорила моя бабушка. Старики, уставшие за долгую жизнь, мирно сидят на лавочках. И нет ничего торжественнее и обыденнее этой картинки.

     Две сестры, старые девы, преклонных лет, приветливо наблюдали бурлящую нашу жизнь с балкона своей квартиры. Что значит «старые девы», мы тогда не знали. Понятно, что старые, да и Бог с ними.

     - Здравствуйте! - орали мы снизу вверх. Девы синхронно улыбались в ответ тихой одинаковой улыбкой.

     Мой дедушка одетый, как всегда, по военной своей    привычке с иголочки, прохаживался вокруг дома с газеткой. Останавливал молоденьких соседок и делал им комплименты. Он всегда замечал новое платье или прическу. А бабушка наблюдала из окна кухни и очень злилась.

     Полной противоположностью дедушке был Володька Щербак, рыжеватый дяденька в белой несвежей рубашке со своей рыжей с белыми пятнами лохматой собакой Марсиком. Оба злющие! Крики и ругань Володьки, лай Марсика загоняли нас в самые дальние уголки двора, где можно было спокойно отдышаться и угомонить колотящееся в груди сердце.

    - Знаешь, почему Володька такой злой?

    - Угу. Он старый холостяк.

    - А знаешь, почему?

    - Угу. Ему в автобусе женщина каблуком на ногу наступила. Шпилькой на палец. Очень больно.

     Версия   казалась  убедительной.

     Во дворе много говорили о политике. Спорили. Мы, дети, краем уха слышали звон и толковали его по-своему: космонавт Леонов вышел в космос и пошел... Так и представляли - идёт по воздуху, что по земле. Придумали новую игру - встреча Фиделя Кастро.

     Во дворе проходила вся наша жизнь. По нашим бредням можно было угадывать, чем живёт время. Что главное в жизни каждого обитателя нашего двора.

     Как-то прибежала и похвасталась дома бабушке: «Валька-дворничиха попросила хлеба, а я ей не дала!» И вдруг услышала в ответ: «На, отнеси Вальке хлеб с маслом. Хлебом надо делиться!» Времени с тех пор прошло много, и я не старалась нарочно запомнить эти слова, вряд ли помнит этот минутный случай и Валька-дворничиха. Дедушка с бабушкой умерли. А слова эти: «Хлебом надо делиться» - остались со мной навсегда. Наверное, потому, что они вечные. Ибо у всего, что вечно, начало есть, а конца не бывает. Мне очень хотелось бы, чтобы не настал конец тому, чему учил нас старый двор с зарослями лопухов и бузины, двор, в котором для всех росли фруктовые деревья. Там мы выбирали друзей не из тех, кто нужен, а из тех, кто близок и люб. Там мы хорошо усвоили, что самая большая ценность есть человек и человечность. Там мы поняли, почему нужно уважать стариков и нельзя обижать слабых. Двор был орденом, к которому мы все принадлежали, со своим, дворовым, кодексом чести.

     Эти заповеди можно занести в Красную книгу жизни. И двор, как эпоха, как этап, смело может занять в ней своё место. Он гибнет, а мы равнодушны к этой трагедии. Даже не замечаем её. Не замечаем, что площадки у жилых домов напоминают вытоптанную пустошь с редкими песочницами или железными качелями. Перестали обращать внимание на то, что старикам во дворе негде посидеть. И они выходят со своей табуреткой или вовсе стоят, опершись на палочки.

     Наши дворы напоминают покинутые планеты. Редко кто знает по именам своих соседей. А уж о том, как зовут дворника, и есть ли он, лучше не спрашивать вовсе: «А зачем его знать?»

Материальный  урон   мы   замечаем сразу. Переживаем. Но есть другого рода потери   Их порой не заметишь. Только вдруг удивишься, почему так  равнодушны мы стали друг к другу, почему  сердца  наши  стали черствей…

         Опубликовано в газете «Советская Россия» 16 апреля 1988 года